Как можно быть таким недобрым! Таким серьезным, словно что-то и впрямь неладно. Потом он спросил, где Фрэнсис. Я же взята Фрэнсиса на службу только по просьбе почтеннейшей бабушки! А теперь выходит, что я во всем виновата! Какой-то жалкий, вздорный сплетник наплел архиепископу, что я кокетничала с Фрэнсисом в Ламбете. Но это же было так давно! Сказать по правде, будь я архиепископом, постыдилась бы терять время на глупые сплетни.

Я ему так и сказала, мол, все это вранье, мне надо повидать короля, я ему живо объясню, что не следует слушать глупых наветов. И тогда милорд Кранмер меня ужасно испугал. Он произнес таким серьезным-серьезным голосом: «Именно поэтому вы, мадам, не увидитесь с королем, пока ваше имя не очистится от подозрений. Мы будем вести дознание, чтобы все прояснилось, до самой мельчайшей детали».

Что тут ответишь? Когда-то, давным-давно, парень и девушка в Ламбете полюбезничали маленько, делов-то, теперь я замужем за королем, так зачем беспокоиться о том, что было давным-давно? С тех пор прошло два года, целая жизнь!

Наверно, к утру все будет в порядке. У короля иногда бывают странные причуды: то на одного разгневается, то на другого, отрубит им головы, а потом сам жалеет. Он рассердился на бедную королеву Анну Клевскую, а теперь она живет в Ричмонде и считается его любимой сестрой. Я отправилась в постель в хорошем расположении духа, а перед сном спросила леди Рочфорд, что она обо всем этом думает. Она на меня так странно посмотрела и сказала, что все еще может кончиться неплохо, надо только не терять самообладания и все отрицать. Тоже мне, утешила! И это она! Она мужа на эшафот проводила. Помогло ему, что он все отрицал? Но я ничего такого не сказала, побоялась ее рассердить.

Екатерина Тилни улеглась со мной спать, устроилась рядом, спрашивает со смехом: я небось предпочла бы Тома Калпепера? Что тут скажешь, ее правда. Я так по нему соскучилась, хоть плачь. Она уже храпит вовсю, а я все лежу без сна, глаз не могу сомкнуть. Вот если бы все обернулось иначе: Томас приехал бы в Ламбет, подрался бы с Фрэнсисом, убил бы его, забрал бы меня и мы сыграли бы свадьбу. Я не стала бы королевой, и ожерелья с бриллиантами у меня не было бы. Но все ночи напролет я спала бы с ним в обнимку и не жалела бы ни о чем. По крайней мере, этой ночью мне кажется — так было бы гораздо лучше.

Я ужасно плохо спала, проснулась ни свет ни заря, серенький рассвет только пробивается сквозь ставни. Сейчас мне кажется — все украшения и драгоценности отдам за одно свидание с Томасом. Все, что у меня есть, отдам за его объятие, за его смех. Боже, я так надеюсь, что он знает — меня тут заперли, я не от него прячусь. Не переживу, если он будет дуться, когда меня выпустят, и, чего доброго, примется ухаживать за кем-нибудь еще. Сердце разобьется, и все тут.

Если хватит смелости, пошлю ему записочку. Нет, никому не разрешают выходить из комнат, а слугам я записку не доверю. Завтрак принесли в комнату, даже поесть не выпускают. И в часовню нельзя, священник придет прямо сюда, помолиться со мной, исповедовать. А потом архиепископ снова начнет мучить расспросами.

Возмутительно! Что-то во всем этом есть неправильное. Я — английская королева, меня нельзя запирать в комнате, словно нашкодившую девчонку. Я уже взрослая, я дама, я Говард, я жена короля. Что они себе думают! Я — королева Англии, негоже об этом забывать! Надо объяснить архиепископу, что со мной нельзя так обращаться. Чем больше я об этом думаю, тем больше прихожу в негодование. Придется напомнить архиепископу — со мной нужно обходиться с должным уважением.

Только архиепископ не явился! Все утро мы провели за шитьем, притворяясь, будто заняты серьезным делом, ждали — вдруг дверь внезапно откроется и войдет милорд архиепископ. А его нет и нет. Объявился поближе к вечеру, когда время тянулось уже невыносимо медленно. Открыл дверь, лицо такое доброе, такое грустное, сил нет.

Придворные дамы повскакали с мест, бросились врассыпную, словно они невинные бабочки, запертые с заплесневелым слизняком. Я не встала, я все-таки королева. Мне бы научиться походить на королеву Анну, она-то умеет держаться. Когда они за ней пришли, у нее был такой ужасно невинный вид. Но ее и впрямь ни за что ни про что обвинили. Мне так жалко, что я подписала ту бумагу, с показаниями против нее. Теперь-т? я понимаю — обидно, когда сомневаются в твоей невинности. Но откуда мне было знать, что в один прекрасный день я сама попаду в подобную переделку?

Архиепископ подошел ко мне поближе. Кажется, что и вправду опечален. Такое грустное лицо. Мне даже показалось, он сейчас извинится за вчерашнюю грубость, попросит прощения и откроет все двери.

— Ваша милость, — начал он тихим, вкрадчивым голосом, — я с сожалением узнал, что вы пригласили Фрэнсиса Дирэма быть вашим секретарем и придворным.

От удивления я даже не нашлась что ответить. Все знали, что Фрэнсис с нами, — не заметить его сложно, он достаточно напроказничал при моем дворе, благоразумием, к сожалению, не отличается. И архиепископ только сейчас это обнаружил! Тоже мне, открытие.

— Да, конечно, — ответила я. — Это всем известно.

Архиепископ опять опустил глаза долу, руки сложил на еле помещающемся в сутане животе.

— Нам прекрасно известно о ваших отношениях с Фрэнсисом в доме вашей бабушки. Он во всем признался.

Вот идиот! Как мне теперь прикажете отпираться? С чего ему в голову взбрело во всем признаваться? Язык без костей!

— Вы, по всей видимости, решили держать своего любовника поближе к себе, не так ли? — Архиепископ возвысил голос. — Чтобы каждый день с ним встречаться? Видеться наедине, без придворных дам? Впускать к себе без доклада?

— Ничего подобного! — Я стараюсь, чтобы фраза прозвучала дерзко. — Он вовсе не мой любовник. Где король? Я желаю с ним немедленно увидеться.

— Вы стали любовниками еще в Ламбете. Вы не были девственницей, когда вышли замуж за короля. Фрэнсис Дирэм оставался вашим любовником и после заключения брака. Вы — неверная жена.

— Неправда! — заорала я. Ложь и истина перемешались, никак не могу сообразить, что им известно наверняка. — Где король? Я требую свидания с королем!

— Король самолично приказал мне вас допросить. Бы его не увидите, пока не ответите на все мои вопросы и не очистите ваше имя от подозрений.

— Я желаю его видеть немедленно! — вскочила на ноги и ору. — Вы не можете не пускать меня к мужу. Это противозаконно!

— Он уехал.

— Уехал? — Мне показалось, что пол качнулся у меня под ногами, словно я танцую на плывущей по реке барке. — Как уехал? Куда? Он не мог уехать. Мы собирались пробыть здесь до Рождества, а потом отправиться в Уайтхолл. Куда он делся? На кого меня тут оставил? Где он?

— Король отправился в Отландский дворец.

— В Отланд? Мы же там венчались! Он никогда туда без меня не ездит. Вы лжете! Где он? Вы говорите неправду!

— Я должен был, к своему величайшему сожалению, доложить королю, что вы были любовницей Дирэма и есть основания опасаться, что вы и теперь остаетесь его любовницей. Бог свидетель, как бы мне хотелось уберечь короля от подобного известия. Он чуть с ума не сошел от горя и немедленно отправился в Отланд, взяв с собой лишь небольшую свиту. Он никого не хочет видеть, потому что вы разбили его сердце и погубили себя.

— О чем вы говорите? — еле слышно прошептала я. — Надеюсь, что нет.

Очень плохо, но если он взял Томаса с собой, то хотя бы мой дорогой возлюбленный в безопасности и его ни в чем не подозревают.

— Ему будет очень одиноко без меня. — Может, архиепископ скажет, кого король взял с собой.

— Он обезумел от горя.

— Боже мой! — Что я еще могу сказать, король и без того уже совершенно сумасшедший, сущий мартовский кот, и нечего меня в этом винить. — Что же он, никого с собой не взял? — Надо все выяснить по-умненькому. Надеюсь, что Томас в безопасности.

— Он взял своего пажа.

Благодарение Богу, Томас вне опасности.

— Теперь настало время во всем сознаться, — продолжал Кранмер.