— Скучает по королеве Анне, — объясняет Агнесса Рестволд.

Злобная кошка!

— Вовсе нет! С чего бы? Он бросил ее по своей собственной воле.

— Ну и что? Без нее он сначала успокоился, потом заболел, теперь удалился от двора и размышляет, как бы ее вернуть.

— Неправда!

Зачем говорить такие ужасные вещи? Кому лучше меня известно — любишь кого-то, потом очнешься и едва его переносишь. Бабушка говорит, я просто пустышка. А может, король тоже так думает? Что, если он заметил — как я, как все остальные, — Анна теперь сущая красотка. Все неуклюжее, иностранное слетело с нее, она стала — как бы это сказать? — величественной. Вот настоящая королева, а я, как всегда, просто самая красивая девушка в комнате. Не более того. Вдруг ему теперь нужна величественная женщина?

— Агнесса, ты злоупотребляешь вашей старинной дружбой и расстраиваешь ее милость, — говорит леди Рочфорд. Прекрасно сказано, как по писаному! А тон — словно холодный душ. — Надо не сплетничать о болезни короля, а молиться за его здоровье.

— Я иду молиться! — Ну и пусть болтают, что я хожу в церковь поглазеть на Томаса Калпепера. Если вытянуть шею, его видно даже из-за перегородки. Он смотрит на меня и улыбается. Чудесная улыбка освещает все вокруг, лучше этого в церкви ничего нет. — Видит Бог, в пост больше заняться нечем.

— Правильно, мы все должны молиться о здоровье короля, — кивает леди Рочфорд.

— Разве он так уж болен?

Спрашиваю потихоньку, чтобы Агнесса с девчонками не услышали. Зачем я только с ними связалась? В Ламбете они были на своем месте, но настоящими придворными дамами им никогда не стать. Да, королева Анна не допускала таких вольностей. Ее фрейлины вели себя гораздо пристойней. Не посмели бы так разговаривать с королевой.

— Рана снова закрылась. Ты не слышала объяснений доктора?

— Я ничего не поняла. Начала слушать, не поняла ни слова и перестала.

Леди Рочфорд хмурится.

— Несколько лет назад король сильно поранил ногу. Рана так и не зажила. Это-то ты знаешь?

— Это все знают, — мрачно тяну я.

— Ему становилось все хуже, каждый день приходилось выпускать гной.

— Знаю я. Что тут обсуждать?

— А теперь рана закрылась.

— Это же хорошо? Ему лучше, он выздоравливает?

— Рана затянулась только сверху, внутри по-прежнему воспаление, — объясняет леди Рочфорд. — Яд не находит выхода и приливает к желудку, даже к сердцу.

— Нет! — Я в ужасе.

— В прошлый раз мы уж боялись, что потеряем его. Лицо короля почернело, как у покойника, он не мог пошевелиться, пока доктор не вскрыл рану и не дал выход яду.

— Как можно вскрыть рану? Звучит отвратительно.

— Просто сделали разрез и теперь не дают ране зажить с помощью маленьких золотых шариков. Их суют в рану, иначе она снова закроется. Нога все время болит, а сейчас придется снова резать.

— И он поправится? — спрашиваю с надеждой, сил больше нет слушать.

— Нет. Все будет по-прежнему — боль, хромота, яд, постепенно отравляющий внутренности. Он сердится, чувствует себя старым и немощным. Хромота мешает ему вести прежний образ жизни. Ты вернула ему молодость, а рана снова напомнила о возрасте.

— Как король всерьез может считать себя молодым и красивым?

— Ах, Екатерина, ему хочется думать — он снова молод и влюблен. Просто надо ему помочь.

Надуваю губки.

— Что я могу поделать? Не могу же я вложить свои мысли в его голову. К тому же он не приходит ко мне в спальню.

— Придется пойти к нему. Постарайся, чтоб он снова почувствовал себя молодым, влюбленным, полным сил и желания.

— Как?

— А если бы на его месте оказался юный красавчик?

— Ну, можно сказать, что за мной ухаживает один придворный. Заставить его ревновать. Есть тут один. — Конечно, я думаю о Томасе Калпепере. — Я могла бы в него влюбиться.

— Ни в коем случае! Никогда ничего такого не делай. Это очень опасно.

— Но вы сами сказали…

— А можно придумать что-нибудь другое? И не класть голову на плаху? — Она начинает раздражаться.

— Да вы что? Я же только подумала…

— Подумай еще, — грубо перебивает леди Рочфорд.

Я молчу. Не потому, что думаю. Просто хочу показать — со мной так разговаривать нельзя.

— Скажи — ты боишься, он вернется к герцогине Киевской.

Вот это да! Я даже забываю обижаться и смотрю на нее в полном недоумении.

— Вы же велели Агнессе не расстраивать меня, а она говорила то же самое.

— Правильно. Это удачная выдумка — потому что почти правда. Половина придворных шушукаются об этом у тебя за спиной, Агнесса Рестволд просто решилась сказать в лицо. Забудь на секунду о нарядах и украшениях — тебе есть о чем побеспокоиться. Лучше всего явиться к нему грустной, встревоженной, расстроенной. Пусть решит — две женщины борются за него, пусть не сомневается — он по-прежнему привлекателен. Если справишься — заполучишь его в постель еще до начала Великого поста.

— Конечно, я желаю королю всяческого счастья… Но с постелью можно было бы и не торопиться.

— Придется поторопиться. Это не ради тебя, даже не ради него. Вам нужен сын. Все затевалось не ради развлечений и танцулек, даже не ради земель и драгоценностей. Король тебя обожает — но этого недостаточно. Чтобы заслужить право называться королевой, надо стать матерью его сына. Ты не будешь коронована, пока не родишь мальчика.

— Но я хочу коронацию!

— Тогда замани его в постель — ради ребенка. Все остальное слишком опасно, даже думать нечего.

— Постараюсь, — принимаю вид оскорбленной невинности, пусть усвоит — я не боюсь ее угроз, а просто исполняю свой долг. — Пойду скажу ему, как я несчастна.

К счастью, в королевских покоях необычно пусто, большинство придворных разъехались по домам. Томас Калпепер играет сам с собой в кости — правая рука против левой.

— Выигрываете? — стараюсь говорить шутливо.

Он вскакивает на ноги, отвешивает поклон.

— Я всегда выигрываю, ваша милость.

Сердце замирает от его улыбки. Это правда, истинная правда — я слышу стук собственного сердца.

— Невелика заслуга, если играете в одиночестве.

Это я говорю вслух, а про себя думаю: «Что за дурацкое занятие!»

— Я выигрываю и в кости, и в карты, но кому везет в игре, тому не везет в любви.

Оглядываюсь. Екатерина Тилни болтает с родственником герцога Хартфорда и в кои-то веки не подслушивает. Екатерина Кэри — на безопасном расстоянии у окна.

— Вы влюблены?

— Кому и знать, как не вам.

Не верю своим ушам. Он только что признался мне в любви! Не вынесу, если он имеет в виду другую. Просто умру.

— Откуда мне знать? — стараюсь говорить беспечно.

— Вы должны знать, кого я люблю. Только вы одна на всем свете.

Какой восхитительный разговор! Ежусь от смущения, меня просто в жар бросает. Он может заметить!

— Почему я?

— Король примет вас немедленно, — объявляет этот идиот доктор Бат.

Как некстати! Совсем забыла, зачем я здесь. Нечего болтать с Томасом Калпепером, пора соблазнять короля.

— Сейчас иду, — бросаю я через плечо.

Томас ухмыляется, я зажимаю рот рукой, чтобы тоже не рассмеяться.

— Вам пора, — напоминает он вполголоса. — Нельзя заставлять короля ждать. Когда вернетесь, я по-прежнему буду здесь.

— Уже иду.

Так что я собиралась изображать? Он мной пренебрегает, я в печали. Тороплюсь в спальню, где король возлежит на постели, как вытащенный на берег корабль. Нога покоится на вышитой подушке, круглое лицо осунулось, он полон жалости к себе. Подхожу ближе, всем своим видом показывая, как жажду его любви.

ДЖЕЙН БОЛЕЙН

Хэмптон-Корт, март 1541 года

Король потихоньку впадает в меланхолию, много времени проводит в одиночестве, словно старый вонючий пес, который то и дело забивается в угол. Екатерина пытается его развеселить, но безуспешно, потому что не может дольше чем полдня сосредоточиться на чем-либо, кроме собственной драгоценной особы. Сегодня она снова отправилась к королю, но ее даже в комнаты не пустили, а она — нет чтобы изобразить, как расстроена, — тряхнула хорошенькой головкой и заявила во всеуслышание, мол, не хочет меня видеть, так я больше не приду.